Это был отклик на одну из публикаций о деревне Покровская в годы Великой Отечественной войны. Писала Надежда, она делилась воспоминаниями своей свекрови Веры Дмитриевны о начале войны в деревне. Сергей Владимирович Богданов из Совета ветеранов Коммунара сразу же обратился к Надежде с просьбой о встрече. Ему хотелось познакомиться с Верой Дмитриевной и записать ее воспоминания.
В не такие уж и далёкие времена дворянский прогон пересекал главную улицу деревни Антропшино, по прогону можно было попасть, пройдя полем по грунтовой дороге, в рабочий посёлок при бумажной фабрике «Коммунар». Ходили жители деревни по прогону и к реке Ижоре. Вот здесь, у прогона, сегодня на уже городской улице Антропшинской, и оказался нужный мне дом семьи Акимовых, где в окружении родных людей живёт Вера Дмитриевна.
Знаете, когда впервые переступаешь порог незнакомого дома, всегда присутствует некая настороженность, что ли… Ведь не просто «мимо проходил». А напросился на разговор с пожилым человеком. А это ох как бывает непросто. Но здесь, в этом уютном доме, как-то сразу почувствовал: всё будет хорошо. Так и получилось. Дай Бог, чтобы все наши уважаемые бабушки были окружены заботой и вниманием родных так, как это принято в семье сына уважаемой Веры Дмитриевны. Я уже прощался с гостеприимными хозяевами, когда к дому подъехала машина. Навестить бабушку приехали внуки.
«Для меня война началась с бомбёжки. Жила наша семья в деревне Покровская, дом наш стоял у самой дороги на Слуцк, в низинке у ручья. Папа Гайров Дмитрий Степанович, мама Мария Фёдоровна, старшие сестра и брат и я, четырёхлетняя Верочка. Немцы уже были в Красногвардейске, мимо дома нашего шли и отступающие военные, и уходящие от врага мирные жители. Не знаю почему, может, потому что у дома нашего был ручей, к нам во двор завернул обоз с ранеными. Четыре телеги, в каждой лежало по два раненых бойца, остановились в тени деревьев. Раненых нужно было обмыть, сменить повязки, накормить. Отец затопил баню, мама что-то готовила на скорую руку, а нас, детей, отправили играть во двор. В этот день у нас гостил мой двоюродный брат Борис Романов. Его семья жила в соседней деревне Антропшино, станцию часто бомбили, горели и дома деревенские, поэтому Бориса отправляли к нам. У нас, в Покровке, было чуть спокойнее. На заднем дворе отец сделал нам качели, на деревянной чурке лежала доска, вот на этих качелях мы в тот день и качались. Борис сидел на одной стороне доски, я на другой. А сестра моя раскачивала нас, стоя на доске посередине. Я болела, и мама заставила меня надеть толстую фуфайку.
В небе долго и назойливо кружил немецкий самолёт, и солдат, сопровождавших раненых, не выдержал и несколько раз выстрелил по самолёту. Самолёт улетел. Раненых перевязали, покормили, бинты мама постирала и они, словно белые лианы, сохли на ветках деревьев… Не успел обоз с ранеными скрыться из вида, как в небе послышался гул нескольких самолётов.
Первая бомба разорвалась у дома, мама успела спрятаться, но была ранена в ногу. Вторая бомба упала за спиной у Бориса, он погиб сразу. А я была за сестрой, в неё и попали почти все осколки. Она прожила ещё сутки. Меня спасла толстая фуфайка, многие мелкие осколки в ней и застряли, я была ранена в спину и руку. Мелкий осколок застрял в виске. Отец выскочил из дома, схватил меня в охапку, спрыгнул в щель у ручья и накрыл меня собой. У многих домов деревни ещё в июне были вырыты такие щели, окопы. Самолёты отбомбились и улетели, папа вынес меня из окопа. Помню, что весь двор был в ямах от разрыва бомб. Что было потом, я уже почти не помню…
Много рассказать я не смогу, но тем, что отложилось в детской памяти, я поделюсь. Люди должны знать, через какие муки прошло наше поколение. К сожалению, родители почти ничего нам не рассказывали о том страшном времени. Это было время, когда не обо всём можно было говорить даже близким людям. При нас, детях, взрослые никогда не вспоминали ни о войне, ни о послевоенных тяготах. Несправедливости было много. Вернувшиеся из неволи ещё долго после войны были для власти едва ли не предателями. Работа на самых тяжёлых и низкооплачиваемых местах, отсутствие какой-либо помощи. Страдала и наша семья. Мой дедушка Фёдор служил старостой в церкви в Динамо, в 1930-е годы вместе с бабушкой Клавдией попал под жернова репрессий. Мы всей семьёй были в оккупации. Наверное, не только тяжёлая жизнь, но и вот такое незаслуженное отношение к человеку рано забрало жизни моих родителей. В 16 лет я осталась сиротой.
Как вошли немцы в нашу Покровку я не помню. Запомнилось то, что всех раненых жителей немцы отправляли в деревню Горки. Там, в сарае бывшего ветеринарного пункта, у немцев был лазарет. Местный фельдшер маму предупредил, что немецкий врач будет предлагать ампутацию моей руки, а маме ноги. Приехали в Горки. Барак, на полу на соломе лежат наши раненые бойцы и местные жители. Пришёл немецкий врач, начал осматривать раненых. И маме и мне вынес одно решение – ампутация. Мама отказалась. Хорошо до сих пор помню слова немца врача: «Раус, нах хауз». Домой. Отец постелил на телегу солому, уложил нас с мамой, и мы вернулись в Покровку.
Фельдшер примотал мне на руку фанерку, мама мазала рану какой-то мазью. Лежала я долго, сколько – не помню. Ведь при взрыве бомбы пострадал и мой позвоночник. А однажды почувствовала, что у меня на руке стало покалывать пальчики. Помню, встала, держась за спинку кровати, на ножки. Какая это была радость! А потом потихоньку слезла с кровати и сделала первые шаги. И закричала: «Смотрите, смотрите, я могу ходить!». Мама прибежала из кухни, заплакала. Чувства были непередаваемые. А вскоре я уже бегала с детьми по улице, над нами летели снаряды, мы уже привыкли и по звуку определяли, когда надо бежать прятаться. В деревне снаряды рвались редко, только однажды на моей памяти в поле погиб мужчина, пахавший землю.
Летели немецкие снаряды на Ленинград, а с Ленинграда наши обстреливали станцию Антропшино. По деревне ходили какие-то люди, что-то вынюхивали. Нам не разрешалось разговаривать с незнакомыми людьми, что-то у них брать. Были аресты и расстрелы. Люди были напуганы.
Помню, у дома на Карсановой горе стояли три бортовые машины, в которые грузили всех деревенских подростков. Слёзы и крики матерей… Немцы увозили ребят, как нам сказали, служить во власовскую армию. Попал туда и мой брат, четырнадцатилетний Николай. Потом, уже в Прибалтике, судьба снова нас с ним сведёт.
Помню испанцев. У нас в доме жил испанский врач, к нему на перевязку ходили испанские солдаты. Они очень страдали от нашей влажности, чирья были их бедой.
Испанцы были вороватые. У нас на кухне висели часы-ходики. Раньше такие были в деревенских домах. Часы тикают, а им в такт котёнок на циферблате глазками водит. После одного визита к врачу испанского солдата мама заметила их пропажу. Часы исчезли, а на их месте лежала буханка хлеба. Любили они кошатину, в деревне почти все кошки пропали. Однажды этот врач угостил маму тушёнкой, испанцы часто получали посылки из Испании, а уже потом сказал маме из чего была сделана тушёнка. Маму долго рвало.
Когда немцы нам объявили об эвакуации, не помню. Запомнила, что на сборы дали три часа. Помню хорошо, как мама в большой сундук укладывала икону и швейную машинку. В маленький сундук вошло две перины и что-то из одежды. Загрузили нас на станции в товарные вагоны, сидели все на полу, было уже холодно, в вагоне была буржуйка. Чем её топили, не знаю. Ехали долго. Потом нас пересадили на телеги, опять куда-то везли. Высадили в поле, приезжали хозяева и выбирали себе работников. Нас долго никто не брал. Мама больная, отец и маленький ребёнок. Наконец нашёлся и нам хозяин, увёз к себе на хутор. Отец работал на конюшне, мама готовила, стирала и шила. Помню, что я была обязана чистить картошку. Хозяин был строгий, а хозяйка доброй женщиной была. Когда уезжал в Ригу хозяин, она отпускала меня гулять во дворе. И ещё одна обязанность была у меня. Хозяйка переписывалась с подругой, живущей на соседнем хуторе. Вот я и относила туда записки, а меня за это угощали конфетами.
Уже в конце войны во власовской армии начались дезертирства, сбежал с другом и мой брат. И так уж получилось, что пришли они на тот хутор, хозяйке которого я носила записки. Так и узнал Николай, что его семья рядом. Но встретиться мы не могли, это было опасно, наш хозяин был за фашистов. Брат с другом удачно перешли линию фронта, брата оставили служить при штабе воинской части, у него был красивый почерк. А после войны, ему уже исполнилось 19 лет, Николая призвали в Армию.
Вернулись мы домой в 1945 г., ещё успели посадить картошку. Жили очень трудно, работали в колхозе. Электричества не было. Карточки. Помню пекарню в Коммунаре. Здесь же был и магазин. Чёрный хлеб отпускали по весу, бывали довески. Маленькие мне разрешалось по дороге съесть, большие довески только отцу, ведь он работал.
А осколок в виске у меня так и торчал, я уже привыкла. Да и врачи местные отказывались удалять осколок. В Павловске, в госпитале, мама уговорила врача посмотреть меня. Никогда не забуду тот день, когда мы с мамой приехали в госпиталь. В этот день нам пришлось долго ждать, когда доктор освободится и сможет нас принять. Коридор в госпитале был полон инвалидами войны. Наверное, шла медицинская комиссия. Безрукие молодые мужчины, безногие на досках с колёсиками инвалиды, горевшие в танках танкисты без ушей и ноздрей. И мат, сплошной мат. Дождались мы, врач осмотрел меня. Операция опасная, но удалять осколок надо. Врач дал маме время подумать, и мама дала согласие на операцию. Врач, под местным наркозом, удалил осколок, и отдал мне его со словами: «Храни его».
Что ещё рассказать о жизни своей. В 16 лет я осталась сиротой, пришлось самой о себе заботиться. Работала в колхозе, работала тяжело. Всем тогда было непросто. Выжили мы и остались людьми».
Мы ещё долго рассматривали фотографии из семейного альбома. «Эта фотография сделана сразу после войны. Мы с девочками играли на улице, к нам подошёл мужчина и предложил сфотографироваться. Потом он принёс маме фотографию, и мама заплатила ему деньги». Надежда делилась своими воспоминаниями о посёлке, о строительстве новой школы на месте немецкого кладбища. «Мальчишки лазили в котлован. Находили кости».
Вера Дмитриевна, спасибо! Вы удивительно добрый и позитивный человек. Очень рад нашему знакомству! Ваша улыбка, бодрость. Здоровья Вам и вашим родным! У Вас замечательная семья!
Фотографии из архива Веры Дмитриевны:
1. Дом в Покровке, где погибли дети
2. Вера Дмитриевна
3. Вера Дмитриевна в семье сына
4. Фотография сразу после войны
5. В Покровской школе
6. Школа в Коммунаре
7. На фабрике "Коммунар"
8. У пруда в п. Коммунар. 1960-е годы
#коммунарпомнит
